С 3 по 18 ноября в Выставочном зале Московского отделения Союза художников России проходила выставка произведений Андрея и Ирины Марц «Вдох – выдох». Мы поговорили с Ириной, художником и путешественницей, участницей Творческого объединения российских немцев, об идее совместной выставки, детстве в творческой семье и значении немецких корней.
Ирина Марц – дочь выдающегося российского скульптора, мастера анималистической скульптуры Андрея Марца и искусствоведа Государственной Третьяковской галереи Людмилы Марц. Ирина много путешествует по России, пишет самобытные пейзажи и интерьеры, также работает в качестве книжного дизайнера. Ее работы находятся в Государственном Русском музее, Московском музее современного искусства, Рязанском областном художественном музее имени И. П. Пожалостина, Государственном историко-художественном и литературном музее «Абрамцево», Историко-художественном музее «Новый Иерусалим», в частных коллекциях в России и за рубежом.
В апреле этого года мастерскую Ирины посетил посол ФРГ Геза Андреас фон Гайр и попросил разрешения использовать одну из ее картин для традиционной рождественской открытки немецкого посольства.
В ноябре в Выставочном зале МОСХ России прошла выставка, посвященная 20-летию со дня ухода из жизни Андрея Марца – совместная выставка живописи его дочери и его скульптурных работ. Мы побеседовали об этой выставке и об отношениях в творческой семье с Ириной Марц.
Ваша выставка не просто посвящена вашему отцу, это совместная с ним выставка. Расскажите, пожалуйста, об идее.
Это не первая наша совместная с отцом выставка. Пару раз удалось вместе выставиться еще при его жизни, однако в основном уже после его ухода. На самом деле организовывать выставки только работ отца сложно, ведь он скульптор. В больших залах мелкая пластика теряется. А вот в сочетании с живописью это уже смотрится хорошо. И я думаю, что отцу было бы, что говорится, приятно. Ему было важно, чтобы я относилась к искусству серьезно. Занималась этим так же серьезно, как и он.
Наверняка это вопрос, который вам задавали уже не раз, но нельзя не спросить в связи с темой выставки снова: каково это – расти в творческой семье? Семье скульптора и искусствоведа?
Это нормально (смеется). Наверное, это даже закономерно.
Как говорят, пример родителей заразителен, тем более в искусстве.
Знаете, чтобы полноценно заниматься искусством, требуется очень длительное, очень глубокое погружение. Требуется долгое вхождение в искусство. Да, в школах и колледжах тоже изучают историю искусства, и я не говорю, что нет других путей. Но эта визуальная память с более ранних годов помогает погрузиться. В образовательных учреждениях это потом упорядочивается как-то, выстраивается картина. Но впитывается это в детстве.
И отец работал очень самоотверженно, помногу, по много дней. У скульптора и технологический процесс очень непростой, особенно когда работа с металлом, а не только лепка. А в советские годы не было такого обилия информации, как сейчас, нельзя было найти нужное изображение в Интернете. Ходить в библиотеку каждый день тоже невозможно. И у нас дома собралась огромная библиотека. Прежде всего по искусству, по художникам, особенно анималистам.
Было много по наскальным рисункам. Отец считал, что они совершенны и прекрасны, а не примитивны.
Конечно, он собирал изображения животных: фотографии и гравюры. Много в старых немецких книгах.
Он хорошо владел немецким языком?
Да на самом деле нет. Вот его отец, мой дедушка, владел немецким языком в совершенстве.
Но у них в семье царил пиетет. Дедушка и бабушка считали, что раз отец человек творческий, то пусть занимается только искусством.
И дедушка за него делал все уроки. В том числе по немецкому языку (смеется).
А когда дедушка решил, что его немецкий далек от совершенства, он стал ходить на выставки – много было на ВДНХ, – чтобы встретить немцев и пообщаться. И если когда-то у него и был, возможно, диалект, под конец жизни у него был совершенный немецкий язык.

Воспоминание. Автопортрет с дедушкой. 2020.
Фото: Из собрания историко-художественного и литературного музея «Абрамцево»
И какое место в вашей семье занимала культура российских немцев?
Подпольное. Можно сказать, подпольная культура. Наши дальние родственники, двоюродные, троюродные сестры со стороны отца, пропали в Казахстане, мы потеряли с ними связь. Дедушка немного рассказывал мне, совсем немного. Но я и сама была тогда маленькая.
А потом, позже, папа на что-то сам мог сказать: «Но я же немец!»
Это изменилось с созданием Российско-немецкого дома. Отец начал принимать участие в работе, в поездках, познакомился с Генрихом Мартенсом. Но я несколько позже присоединилась, я была привязана к дому, к маленьким детям. Однако постепенно стала больше интересоваться. Тоже сблизилась с сообществом. С Ниной Лохтачевой, которой не стало.
А родственников, депортированных в Казахстан, мы, к сожалению, так и не нашли. Я пыталась через соцсети, нашла несколько Марцев. Но, определенно, это были не те.