«Я помню, что у нас был большой сад, было много земли, держали скотину, – рассказывает Герта Фридриховна Япс». – «Я помню, что нас: маму, папу, меня и двух братьев – Лейнарда и Игната – отправили в Сибирь. Это было так: родители собрали все из домашнего скарба, что могли унести в руках (теплые вещи, кухонные принадлежности и утварь, еще что-то по мелочам), взяли нас, детей, за руки, закрыли дом и «отправились» в далекий Москаленский район Омской области. Мне тогда, в 1933 году, было семь лет».
«Я помню, что у нас был большой сад, было много земли, держали скотину, – рассказывает Герта Фридриховна Япс». – «Я помню, что нас: маму, папу, меня и двух братьев – Лейнарда и Игната – отправили в Сибирь. Это было так: родители собрали все из домашнего скарба, что могли унести в руках (теплые вещи, кухонные принадлежности и утварь, еще что-то по мелочам), взяли нас, детей, за руки, закрыли дом и «отправились» в далекий Москаленский район Омской области. Мне тогда, в 1933 году, было семь лет».
Семья Япс жила до депортации в Житомире.
«Нас привезли в Алексеевку в двенадцать часов ночи», – продолжает рассказ Герта Фридриховна, утирая слезы натруженными за долгую жизнь руками. – «Завели к кому-то переночевать. Родители попросили разрешения занести в дом сумки, чтобы не оставлять их на улице. Но хозяева не разрешили это сделать. Утром у крыльца ничего не было. Все, что у нас осталось – то, что было на нас одето».
Рассказывать об этом пожилой женщине нелегко. Воспоминания тревожат ее сердце, заставляя вновь переживать то, что мозг предпочел спрятать в самый дальний архив памяти. А мы снова и снова спрашиваем, с убеждением, что воспоминания нужны нашим детям, внукам, правнукам…
Начался голод. Маленькая Герта стала наниматься за любую плату в няньки к местным жителям. Когда стала постарше, перешла работать в колхоз – пахала на быках. Голодовали до тех пор, пока Герта не устроилась работать на молоканку.
«Папу к тому времени забрали в трудармию. Моя работа нас всех спасала. Мне разрешали брать по два литра обрата. Когда мама приходила забирать его, ей давали выпить еще одну кружку, там, на месте», – вновь возвращается в свое детство Герта Фридриховна.
В сорок первом семью покинул и брат Лейнард – призвали в армию. Он не вернулся с войны, до сегодняшнего дня близкие ничего не знают о нем. Семнадцатилетняя Герта перешла работать на элеватор. К тому времени семья перебралась в Москаленки.
«Грузили вагоны зерном. Грузили вручную: по трапу на спине поднимали мешки по семьдесят килограмм, высыпали из них зерно и так загружали вагоны. Мы были тогда такие хрупкие… голодные… совсем еще дети».
Тишина. Слезы застилают глаза рассказчицы...
В сорок втором году Герту и Ольгу Бойченко отправили в Ленинград сопровождать эшелон с зерном.
«Я не помню, как выглядела моя подруга, но помню, как ее зовут», – продолжает Герта Фридриховна. – «Помню, как на очередной остановке, уже под Ленинградом, к эшелону подходили люди: серые лица в серых одеждах. Они молчаливо протягивали ладошки, в которые мы, нарушая закон, насыпали зерно. Кто-то ел сразу, торопясь, рассыпая драгоценные зерна. А кто-то прижимал руки к груди и «растворялся» в ночи, унося эти несколько зернышек, наверное, своим близким. Им давали, а сами не ели – нельзя было. Я помню их…».
«Только не плакать», – гладит по руке свою маму дочь Людмила. – «Давайте я чуть-чуть помогу ей».
«Не расскажешь всего», – вступает в разговор Людмила Андреевна Эрлих, в девичестве Япс. – «Про войну, про голод и каннибализм в разрушенных войной деревнях и городах, про репрессии и геноцид в военное время написано много, только читают наши современники об этом не часто. То, о чем пишут документальные источники, прожила моя мама».
«В какой-то момент мама Герты – моя бабушка – Вельмина, поняла, что их ждет неминуемая голодная смерть. Было, что дать покушать детям на завтра и послезавтра, а больше не было. Собрались: Вельмина, ее дети – Герта и Игнат, запрягли лошадь и поехали к родителям мужа в Казахстан. Останавливаться на ночлег старались на станциях, под фонарями, чтобы свет отпугивал злых людей, которые могли украсть лошадь», – рассказывает Людмила Андреевна. – «До места, покуда была в котомочке еда, добраться они не успели. В очередную ночевку бабушка разломала последнюю горбушку, поделив ее на три равные части, и сказала: «Больше у нас ничего нет. Давайте помолимся о том, чтобы Бог простил нас за все... Вдруг они увидели, что по рельсам, которые «выхватывал светом» фонарь, кто-то идет и машет шапкой. Это, чтобы не сбиться с дороги, пешком из трудармии возвращался домой Фридрих Япс».
Восстановившаяся семья вернулась домой – в Москаленки.
Были в жизни Герты Фридриховны еще и годы комендатуры, когда ходили пешком в Алексеевку отмечаться, и послевоенное голодное время, и годы, когда росли ее восемь детей: семь дочек и сын, волею судеб без постоянного мужского участия.
«Теперь я уже большая», – с кроткой улыбкой говорит Герта Япс.
За этими словами мелькает, как кинолента, трудная жизнь этой удивительно стойкой девочки, девушки, женщины.
Выросли, нашли свое место в жизни ее семь девочек: кто-то живет в Москве, кто-то в Омске, для кого-то Родиной стало небольшое село Звездино. Теперь уже не страшны голод и холод – дети с любовью заботятся о ней. Рядом всегда дочь Людмила – они уже пятнадцать лет живут вместе. Не оформляли они для своей мамы документы, подтверждающие статус – «репрессированная», льготы на лекарство. «Зачем?» – рассуждают близкие, – «в защите государства она нуждалась, когда была маленькая, а теперь мы ее защищаем, и «ворачиваем» ей добро и любовь, которыми она щедро одаривала нас».
Теперь Герта Фридриховна Япс – «большая». Ей в марте исполнился девяносто один год. Только показалось, что ее душа все же сродни ребенку – всепрощающая и искренне верящая в то, что мир вокруг – добрый и светлый.