Ода разнообразию: литература от Лютера до Окопенко

На вопрос коллеги о том, что ему помогает при погружении в иноязычные тексты, переводчик сказал, что кроме знания немецкого языка, музыки и чтения текстов по истории тех стран, произведения которых он переводит, нужно прекрасно владеть родным языком. «Если старший товарищ скажет в шутку: «Прочитай-ка словарь Даля от корки до корки», последуйте его совету. Это одна из самых интересных книг». Поэт, филолог Елена Зейферт прочитала стихотворения Стефана Георге из книг «Год души» и «Седьмое кольцо» в переводе Летучего, а Елена Штайнметц (Берлин), редактор портала rusdeutsch.eu, – их же в оригинале.

Обратившись к теме переводов Рильке в России, Летучий заметил, что даже известные переводчики советского времени считали его непереводимым. «Рильке вглядывается в каждую деталь, для него любая вещь прекрасна. У него есть стихотворение о чашке, ветке сирени, взгляде прошедшей мимо женщины. В этом он близок Чехову: «Вот на столе стоит чернильница, а ведь о ней можно написать рассказ». Когда я понял, что мир – прекрасен, то нашел в Рильке единомышленника. Стихотворения его начинаются и заканчиваются весьма неожиданно». После этих слов Елена Калашникова прочитала «Бог в Средние века» Рильке в переводе героя вечера.

Летучий отказался читать свои стихи: «Они этого не заслуживают, поэтому я их никогда и не печатал». На вопрос про детство и важные вехи ответил так: «Родился я во время Сталинградской битвы под бомбежкой. В школе учил английский, потом немецкий, который терпеть не мог. В детстве мы ведь видели множество раненых, никто в классе не хотел учить этот язык. А много лет спустя, купив дом в деревне, я узнал, что его построили пленные немцы. Вот как судьба распорядилась. Отчий-то дом у меня разбомбили». В завершении вечера переводчик прочитал «Детский полдник», «Колыбельную» и «Проблемную песню» Андреаса Окопенко, – стихи, написанные в стилистике «черного юмора» и напоминающие «Мальчик в канаве нашел пулемет…». «Поэт для меня тот, – резюмировал он прочитанное, – кто морочит себе голову дурацкими вопросами».

Продолжая тему встречи, посвященной богатству немецкоязычной литературы, Елена Калашникова познакомила публику с фрагментами трех интервью из своей книги «По-русски с любовью. Беседы с переводчиками». Первый был посвящен памяти скончавшегося в мае Соломона Апта. Публика узнала, что с четырех-пяти лет он уже занимался с учительницей немецкого языка. «Она читала вслух и заставляла меня делать то же самое. Позже я стал ходить в группу, где была такая же система занятий. В детстве я быстро овладел немецким». В переводе Апта Калашникова прочитала афористичное «Желание стать индейцем» Франца Кафки. Процитировала слова Эллы Венгеровой о Петере Хаксе, с текстами которого переводчица много лет работает. «Никогда не позволю себе сказать, что дружила с Хаксом, но с гордостью могу сказать: ”Я была с ним лично знакома”. Общение с ним вызывало у меня трепет. Я целый час дрожала перед тем, как позвонить в его дверь. А потом год или два, переводя его тексты, жила с ощущением правомерности своего существования, потому что есть на свете такая грандиозная личность как Хакс». В переводе Венгеровой был прочитан фрагмент романа «Парфюмер» Патрика Зюскинда. Отрывок беседы с Марком Белорусцем был посвящен вопросу, сложилась ли у него за годы работы своя концепция перевода. «Нет, у меня не выработалось особых подходов к переводимому тексту. Чтобы перевести стихи или прозу необязательно до конца понимать текст. Да и возможно ли такое понимание? Так ведь и с поэзией на родном языке. Мы читаем, слышим стихотворение русского поэта и, проникая в него, приближаемся к чему-то, нас задевающему, приближаемся к вершине, но взойти на нее не можем, она скрыта в тумане. Для меня поэтому очень важно, когда при переводе приближение к образам, их постижение – в чем-то и мнимое – происходит параллельно с возникновением русской версии стихотворения, пусть далеко не первой. Или следует за ней. Это – момент со-впадения. Тогда и средства для выражения оригинала являются вроде сами собой. Тогда на миг ощущение полета, и частичка этой свободы вдруг попадает в перевод. Случается это нечасто. В стихотворении всегда есть свобода. А в переводе? Потом русский текст можно корректировать, менять – все равно нечто останется, если это нечто удалось передать». Из переводов Белорусца прозвучало стихотворение Пауля Целана «карельская береза
давно заждалась…».