Судьбой и жизнь старшего поколения интересуются молодые. Хрестьян Яковлевич Рихтер рассказывает о судьбе совей семьи, о судьбе своего народа, о своей непростой и долгой жизни.
.jpg)
Судьбой и жизнь старшего поколения интересуются молодые. Хрестьян Яковлевич Рихтер рассказывает о судьбе совей семьи, о судьбе своего народа, о своей непростой и долгой жизни.
- Отец, у меня весточка для вас. Завтра к вам гости из райцентра приедут, - поторопилась сообщить итог телефонного разговора Татьяна Васильевна восьмидесятисемилетнему свекру Хрестьяну Яковлевичу Риттеру.
- Говоришь, весточка? - переспросил Хрестьян Яковлевич. - Весточки, они разные бывают…
Гости, ох уж они! Вроде и ждал, а все равно не доглядел, как прибыли.
- Так о чем хотите спросить? – вопросом встретил Хрестьян Яковлевич корреспондентов районной газеты.
- В субботу страна отмечала День пожилого человека, а вы один из старейших жителей села Звездино. И вам есть, о чем рассказать и чем поделиться с молодежью.
-Ну что ж, слушайте. В семьдесят четвертом году из Казахстана с семьей переехал в Звездино. Сам дом построил, вот этот, где вас встречаю. Работал плотником в совхозе, так и на пенсию вышел. Хорошо работали. Здесь дети школу окончили, семьями обзавелись, дома построили. Жизнь – она быстро проходит, - сказал хозяин дома. Помолчал и добавил, - в девяностые пришла весть, что немцам можно уехать в Германию. Я поехал, посмотрел. Вот, Библию привёз оттуда, но остаться не смог. Почему-то вспомнил обиду отца, которая живет в моем сердце. Понял, что главное в жизни – семья. Там, где дети, буду и я. Одна дочь вышла замуж и уехала жить в Германию, остальные живут рядом со мной. Я сейчас живу в семье младшего сына Филиппа. На сколько здоровья хватает - помогаю, устану – полежу.
…Всколыхнулись воспоминания. Когда-то писать, посылать весточки просила мать Магдалена, держа на руках пятидневную сестренку Розу, когда провожала отца на фронт Первой мировой войны. Так папа, Яков Филиппович Риттер, попал на историческую родину, которая встретила его пленом. Бежал, целый год добирался домой, в немецкую деревушку Розенфельд, что была в Иртышском районе Омской области. Главное, что вернулся. Крестьянское хозяйство разрасталось, детей в семье тоже прибавилось – семеро стало.
Как хорошо было тогда с отцом! И пилить, и строгать научил, с лошадью управляться, потом в школу отправил учиться. Улыбка озарила лицо пожилого человека от видений детства: на одной ноге лапоть, на другой - деревянная туфля, в руках сумка. Гурьба бежит в школу; там все уроки на немецком. На русском говорили мало, всего лишь один урок в неделю был.
Правда, детство закончилось быстро, в 1934 году, когда умер отец. Он так и не простил годы плена немцам. Сколько ж мне тогда было? Ах да, десять лет, надо фотографии достать.
Альбом один, второй. Взгляд упал на фото грузовой машины. Память резануло. Февраль сорок второго, только восемнадцать исполнилось, а тут… Подогнали машины, нас, мужчин и женщин, сажают в них. Плачь матерей, крики детей по всей деревне. Омский вокзал, теплушки, затем разгрузка и барак. Вши, клопы, усталость, голод...
Хрестьян Яковлевич попытался отмахнуться от воспоминаний о трудармии, да не тут-то было. Всплыло слово «норма». Нет нормы – нет еды. За ту норму, что была тогда на лесоповале в Краснотуринске, можно сейчас свободно дом поставить – бревен хватит! Это сейчас там землю пашут, а в войну тайга была. Спасли знания, что отец дал – конюхом назвался, лес возил. Брату Ивану повезло меньше: в другое место попал, умер от недоеданий в трудармии.
Сердце защемило. Господи, помилуй тех, кто остался там лежать, похороненных наспех людей, умерших от голода и непосильного труда.
А вот и фотография - единственное документальное доказательство того, что я был в трудармии. Сорок седьмой год, как раз накануне письма-весточки от матери. То письмо заставило плюнуть на все запреты и бежать. Поймали, но удалось откупиться. Всеми правдами и неправдами добрался до дома. По утру приехал «воронок», но здесь судьба в лице председателя встала на мою сторону. Общее послабление и деньги, перекочевавшие в карман мужчин в форме, оставили меня работать в деревне. Слава богу, а то бы мать просто умерла от голода. Ничем не лучше было положение семьи брата, там страдали малыши. Посмотрел на мытарства его вдовы Каролины, да предложил ей жить одной семьей. Наверное, об этом не стоит рассказывать. Лучше о хорошем сказать...
-Танюша, ты не видела фотографию с целины? – позвал сноху Хрестьян Яковлевич.
-Видела, она здесь, - достала и положила на стол фотографию Татьяна Васильевна.
-Смотрите, - показал Хрестьян Яковлевич. -Здесь вся семья: мать, жена, семеро детей. Нет, постой, Яши нет, он в тот год в армии служил. Золотое время – целина. Трактористом работал. Мы тогда впервые наелись хлеба досыта, вольготно держали скотину. Всем и всего хватало.
Мы ещё долго беседовали с хозяином дома, который гордо держал голову и с юмором отвечал, сам задавал каверзные вопросы. Увидели и награды, что он заработал. Это у трудармейца! Зная историю страны, отношение к национальности «немец», понимаешь трудовую ценность этих наград. Но мы заметили в доме Риттеров и то, что, к сожалению, стремительно уходит из современной семьи - пожилые родители живут в семье детей. Здесь об уважительном отношении не говорят, оно воспитывается примером. Поэтому в память врезались слова, сказанные на заре двадцатого века вихрастому мальчишке его отцом:
-Смотри, Хрестьян, и делай как я!
…Говорить хозяину дома больше не хотелось. Разболелась голова. Воспоминания напомнили о возрасте, о том, что хочешь рассказать о человеке, а его уже нет. Лучшее лекарство – труд и сон. И тогда хвори отпускают. У каждого своя судьба, её линии с ладоней не сотрешь.
Наталья Рудницкая