„Eigengrau“: интервью с молодым режиссером Никитой Заражевским о его «нетипичном фильме о немцах»


„Eigengrau“ – это документальный фильм о депортации и роли религии в истории и культуре российских немцев, дипломная работа молодого режиссера Никиты Заражевского. В то же время это глубоко личное кино о поиске своей идентичности. RusDeutsch поговорил с начинающим кинематографистом о фильме, истории семьи и о значении названия – «внутренний серый».

Вы раскрываете историю российских немцев и депортации из Поволжья не через традиционные приемы повествования документального кино, а через беседу с пастором. Как вам пришла в голову такая идея для вашего дипломного фильма? Почему вы решили сделать акцент именно на религиозном аспекте в жизни российских немцев?

Начну с того, что лично я склонен считать это традиционным документальным фильмом, так как интервью в подобных фильмах – важнейший источник информации. А в остальном, возможно, присутствуют и нетрадиционные приемы. Но, с другой стороны, первый полиэкранный фильм вышел почти 100 лет назад. Ну, это так, к слову. Касаемо идеи, сейчас мне уже трудно вспомнить, что послужило толчком к созданию фильма, но одержимость была очень большая. Фильм будто мне приснился. Мне хотелось создать фильм-рефлексию. И я приложил усилия к тому, чтобы фильм был максимально приближен к задуманной концепции, ведь надо понимать, что студенческий фильм – фильм без бюджета и больших возможностей. Надо соизмерять желаемое и свои силы. Религиозный акцент появился от желания делать не науч-поп или иной типичный фильм про немцев. Хотелось сделать нечто новое.

Как вы выбрали места для съемок и собеседника – пастора Владимира Родикова?

Съемкам предшествовал подготовительный период. Я и мои одногруппники, принявшие участие в проекте, отправились по местам будущих съемок. Конкретно мы искали разрушенную кирху для финального эпизода фильма. В остальном я хотел снимать в Зоркино, это место было мне знакомо с осени 2020, когда я впервые там побывал. И почему-то я знал, что снимать нужно именно там и беседа должна быть именно с Владимиром Константиновичем, хотя мы знакомы не были, я даже не знал, как его зовут. Я видел только фотографии со службы из церкви и искренне верил, что мне нужен именно он.

В рамках экспедиции я приехал на службу, после нее подошел и предложил принять участие в моем дипломном фильме. Он сразу очень воодушевлено принял предложение поучаствовать в проекте, хотя я уже готовил речь, «почему это важно и почему нужны именно Вы». Все оказалось куда проще – полагаю, для него тоже было важно поговорить об этом в таком формате. Я только после знакомства узнал, что он изучает немецкий вопрос, сам принадлежит потомкам немцев и учился в Германии. Вот что это, если не судьба?

В начале фильма вы цитируете легендарного советского режиссера-документалиста Дзигу Вертова. Почему вы решили открыть свою работу его высказыванием?

Для меня творчество Дзиги Вертова – основа всей документалистики. Я не очень люблю то, что показывают по телевидению и называют документалистикой. Или фильмы, где мы просто наблюдаем за героем и ничего более не происходит. Просто лайф-запись. Для меня этот формат примелькался, я вижу его каждый день в соцсетях. Пора открывать новое, использовать для этого современные технологии. Дзига был экспериментатором, новатором, и, взяв его творчество за основу, прилагая к этому новые технологии, я стремлюсь делать документальное кино не скучным, интересным для молодежи, а также стараюсь открывать его новые возможности и формы. Именно поэтому мой фильм получился довольно авторским, экспериментальным. Но ведь так интереснее, согласитесь. И, кстати, судя по отзывам, аудитории в возрасте 16-30 лет нравится. Я вижу, как они размышляют над увиденным, спорят со мной об этом. То есть я получаю отклик, а это главное.

Во время разговора с пастором вы рассказываете, что ваша бабушка тоже немка по национальности и что она родилась в 1940 году, подверглась депортации вместе с семьей и в результате была усыновлена дедушкой со стороны мамы, русской по национальности. То есть в совсем юном возрасте она была оторвана от культуры и традиций немцев, получила другие имя, отчество и фамилию. При этом, как вы рассказываете, она шутливо называла себя Вальтер, обыгрывая данное ей имя Валентина, и вспоминала, что некоторые дети дразнили ее фашисткой, когда она была маленькой. Откуда другие дети знали о ее происхождении? Как ей удалось при этом сохранить свою идентичность, свою связь с семьей отца – в конце концов, не бояться этого, хотя она сталкивалась и с травлей?

Мне пришлось вырезать упоминание о ее старшем брате из фильма. Как-то показалось, крен фильма идет не туда. Так вот, у нее был старший брат, я думаю, он рассказал ей об их происхождении. Или прародители, усыновившие их. Хотя они же жили в деревне, там все всё знают. По поводу ее идентичности – она всю жизнь стеснялась своего происхождения и не особо рассказывала об этом. Видимо, трудное детство оставило отпечаток. И связи никакой с немецкими корнями у нее не было, ее отец, по ее рассказам, умер в Сибири спустя несколько лет после депортации. На всю деревню из немцев были только она и брат.

Что сейчас связывает с культурой российских немцев лично вас? Какую роль ваша связь с немецкой культурой через бабушку сыграла в вашей жизни и становлении личности?

Честно, мне трудно сказать. В моей жизни не было такого, что вся семья села и всё мне рассказала. Я много лет узнавал обрывками историю моей семьи. И, как вы понимаете, меня не воспитывали в немецких традициях. Я сейчас на перипетии, ищу ответы на вопросы: что такое идентичность и кто есть я. А какую роль сыграла связь... Ну, так сразу и не скажешь. Но, в любом случае, если бы не эта связь с немцами, не было бы фильма-рефлексии на эту тему. Я все еще не отрефлексировал, я все еще что-то ищу...

Кроме вас над фильмом работали еще несколько кинематографистов, видимо тоже выпускников. Почему они решили принять участие в съемках дипломного фильма на такую сложную и, можно даже сказать, нетипичную для выпускных работ тему?

Да, это мои друзья-одногруппники. Они, как и я, хотят познавать мир, познавать новое. Сама тема их впечатлила – поездки, знакомства. Когда я озвучил идею диплома, они сказали: «Да, это должно быть интересно, сделаем». Им было важно помочь это сделать еще по одной причине – они правда хотели, чтобы такая работа не осталась забытой в стенах вуза. Спасибо им.

Еще для них это был большой опыт, который им пригодился в собственных проектах. Не могу сказать за них, что они погрузились в тему, но воскресную службу в Зоркино они точно полюбили.

При подготовке к интервью вы рассказали, что кроме прочего отказались также от идеи в конце вставить немецкую песню, причем жалеете о том, что пришлось отказаться. Почему песня в конце фильма не прозвучала?

Вообще, говоря о музыке в фильме, мне нравится то, что звучит много живой музыки. И, пожалуй, мой любимый момент из фильма – это когда начинается «песня номер 203» и я вывожу на экран текст песни с нотами, как бы приобщая зрителя к этому, предлагаю ему спеть, будто он тоже там, в церкви.

Для финала фильма была также идея использовать фольклорную песню. Названия ее я не знаю, я нашел с ней видео на YouTube, и мне помогли расшифровать текст и перевести. За аранжировкой я обратился к музыканту из Барнаула Александру Романову, который, как мне кажется, хорошо прочувствовал задумку и атмосферу песни. Мы даже записали ее, а исполняла студентка Театрального института Диана Эмрих – кстати, тоже потомок немцев. Но сроки поджимали, начались накладки, и в фильме звучит только аккомпанемент к песне, что очень жаль. Говорю же, студенческий фильм, такое случается.

Но, возможно, это и к лучшему, фильм вышел почти на 30 минут хронометража, что позволило ему быть заявленным на порядка шестнадцати кинофестивалях. Почему-то часовые фильмы фестивали не очень любят.

Расскажите о символизме в вашем фильме. Что значит его необычное название – „Eigengrau“?

Я любитель делать названия «не в лоб», а использовать их как игру. К примеру, предыдущий наш фильм назывался очень просто – «F2». «F2» – наш курсовой фильм о современной фотографии. F2 – одно из положений диафрагмы на объективе фотоаппарата. Но можно еще трактовать как «фильм второй», так как для меня это второй фильм по счету, где я выступаю в качестве режиссера. Так же интереснее.

Вот и с „Eigengrau“ то же самое. Этим словом называют цвет, который предстает перед вами, когда вы либо закрываете глаза, либо находитесь в темноте. В природе нет ничего черного. Когда я узнал об этом, мне захотелось использовать это слово, которое является немецким, что дословно переводится как «внутренний серый» и представляет собой, наверное, метафору моих ощущений, когда я смотрю на эти разрушенные церкви, черно-белые фотографии, кадры хроники, устные рассказы – все это живет, только когда закроешь глаза. Но я не настаиваю только на такой трактовке. А для молодой аудитории – новое слово в словарь.

Рубрики: Мы - российские немцы!Разное