Анастасия – художник с узнаваемым стилем, по которому безошибочно можно определить авторство. Она входит в многочисленные рейтинги и подборки художников России, где звучат слова «признанный» и «востребованный». В интервью для портала RusDeutsch поговорили не только о таком парадном лице искусства, но и о тщеславии, вечности, «нелегком-легком» труде, семье, поддержке и, конечно, любви.
«Не бойтесь ошибиться. Я обычно ни одно название картин не помню, только то, что изображено…». Эта фраза Анастасии Кузнецовой-Руф в начале беседы сразу задала дружественный и располагающий тон.
Затерявшаяся среди московских улиц студия художницы и ее супруга (тоже художника) Ивана Коршунова располагала к долгому и интересному разговору. Отчего-то в местах явления на свет полотен мы всегда ожидаем увидеть забрызганный краской пол, словно в доме Поллока-Краснера. В студии у московской четы творцов было совсем не так, и всё вокруг нежно переплелось в танце большого искусства.
Анастасия, в жизни каждого человека много социальных ролей. И крайне интересно наблюдать, как в разное время мы сами себе по-разному отвечаем на вопрос «Кто я?». Анастасия Кузнецова-Руф – кто это сейчас?
Говоря о социальном, нельзя не упомянуть окружение. Окружение для художника очень важно, ведь это то, что «делает» любую личность. Конкретно мне в этом страшно повезло: у меня муж – совершенно выдающийся художник (прим. ред. – Иван Коршунов входит в рейтинг «Топ 100 признанных современных российских художников», его работы находятся в коллекции Государственного Русского музея). Я варюсь с ним не просто в одном творческом бульоне, а ещё имею возможность ощущать влияние сильного мастера, мнение которого авторитетно для меня.
Знаю много пар, которые не допускают друг друга к своему творчеству. Мне такая система не понятна. В следующем году будет уже 30 лет, как мы вместе, и с каждым годом лишь интереснее. Статус жены художника для меня важен. Он не столько про женщину, которая условно приготовила что-нибудь вкусное, а больше про статус жены выдающегося мастера, с которым рядом очень интересно жить и при этом быть самостоятельной творческой единицей.
Как интересно. Признаемся, трудно представить союз, когда два творческих мира существуют в таком уважении. Можно ли сказать, что вы чему-то учитесь с супругом в творчестве друг у друга?
Конечно, да, можно. Меня всегда волнует, что он скажет по поводу того, что я сделала. Работа не считается законченной, пока не услышу от Ивана «Да, всё хорошо». И с его картинами точно так же. Мы, конечно, злимся порой, когда уже написали полотно и тут кто-то говорит, что надо, например, нос поправить. Сначала вспышка агрессии, а потом оба прислушиваемся друг к другу и идем всё исправлять (смеётся).
В одном из своих интервью вы сказали: «Я создаю свои работы, потому что не могу их не делать». Быть художником для вас – профессия, призвание, форма жизни (как я недавно услышала из уст одного современного деятеля культуры) или что-то ещё?
Анастасия Кузнецова-Руф со своей работой
Это полностью моя жизнь. Это её смысл, это то, что сильнее всего. Это единственный эквивалент любой любви и иным сильным привязанностям и удовольствиям. Творчество – моё второе я, при этом существует разделение меня на человека и на художника. Есть люди, у которых это 2 в 1, эдакий художник во всём: Дали, Пикассо, Уорхол старалась быть такими. Но для меня это больше про какую-то придуманную историю и образ, чем про человека.
Если не выходить из статуса художника никогда, я буду чумной женщиной с всклокоченной головой, которая только и делает, что сидит у мольберта. Для меня отдельная работа – собирать себя и внешне выглядеть нормальным человеком. Уйти в полотно и идею – огромное удовольствие, но нельзя заниматься этим постоянно.
А есть ли место усталости в вашем деле?
Знаете, здесь никогда не бывает выгорания в отличие от другой работы. Даже не знаю, с чем это сравнить. Нет усталости из серии «видеть больше не могу». Пожалуй, это и есть тот самый «талант сверху». Большинство художников, которые высказывались на эту тему – говорят примерно то же самое.
Я как-то проходила стажировку в галерее и на практике увидела, что стоит за красивой картинкой условных вернисажей с блеском бокалов и светскими разговорами. Как вы относитесь к закулисной истории с монтажами, мытьем полов за час до открытия и прочими приземленными нюансами кураторско-организаторской истории? На выставке «Всякие сказки», которая завершилась в Эрарте в апреле этого года, вы впервые выступили куратором. Каково вам было в этой роли?
Выставка «Всякие сказки» в Нижнем Новгороде, 2023
Я не думаю, что эта сторона является какой-то проблемой. Это как подготовка к любому празднику. Ожидание гостей, долгожданного общения и радости от мероприятия в результате оказывается сильнее каких-то бытовых штук.
Просто нам кажется, что «благодаря» медиа и фильмам сложилось ложное представление о подобной деятельности, как о красивой и легкой работе…
Возможно, но работ же легких не бывает. У меня нет желания разделять мир искусства на светлую и темную стороны. Это большой труд, да. Балет тоже легкий и красивый, все летают по сцене, а с изнаночной стороны – кровавые мозоли.
Супруг любит говорить, что у нас с ним тоже кровавый спорт, потому что душа всегда разорванная. Ты что-то вынашиваешь, воплощаешь, а мимо этого потом могут просто пройти. У художника есть 3 секунды на то, чтобы зацепить зрителя. А следующая задача – удержать его и рассказать о втором, третьем и последующих смыслах твоего произведения.
Провокационность, например, всегда работает, но история искусств исчисляется не годами, десятилетиями и столетиями. Мы работаем с вечностью. Это не бахвальство, а нормальное продолжение всей нити истории искусства. Нельзя мыслить себя в разрезе ограниченного количества лет.
То есть вы в некой степени ощущаете себя условной точкой на этом пути, который был и который предстоит, и важно сохранить преемственность?
Для меня это важно, потому что самое главное счастье художника – попасть в вечность. Ничего более мощного, чем жизнь после жизни, на мой взгляд, быть не может. Никто, конечно, не отменяет счастья при жизни. Мне думается, что все, кто связан с искусством, наделен силой прикоснуться к бессмертию.
И в этом для вас нет тщеславия?
Есть, и довольно сильное. А еще и ответственность за Божий дар, которым тебя наградили. Один из моих дедушек, Леонид Трофимович Кузнецов, которому я посвятила выставочный проект «Всякие сказки», говорил: «Вот тебя призовет Господь (а дедушка был очень верующим) и спросит: Я тебе дал самое дорогое и ценное, что есть: талант. Что ты с этим даром сделал?». Вот это главный вопрос.
Как вы думаете, дедушке понравилась бы выставка?
Очень надеюсь, что да. Я вела с ним мысленный диалог в процессе создания: «Вот видишь, в современном искусстве есть и фигуратив, и русская академическая школа в нем органично живет, и с культурным кодом взаимодействуют самые актуальные художники». Поэтому удачным ходом явилось в названии этого проекта слово «всякие» перед словом «сказки».
Выставка «Всякие сказки» в Санкт-Петербурге (Эрарта), 2024
Как вы сами относитесь к работам, созданным с помощью искусственного интеллекта? Многие называют их «картинами без души».
Когда это только появилась, я пребывала в паническом состоянии и с мыслью «Ну вот и всё». А потом поняла, что искусственный интеллект лишний раз подтвердил бессмертие художника и изобразительного искусства. Ведь уникальным становится по-прежнему только то, что сделано человеком в единственном экземпляре. Я верю, что настоящее и истинное обязательно останется в истории.
Как думаете, может ли художник вырасти из своих старых работ? Вам хотелось когда-то «изменить» своей верированной живописи и перейти в цвет? (прим. ред. – Анастасия зачастую использует уголь или угольный карандаш и темперу или акрил одного цвета. За счет этого ей удается создать необыкновенную серо-серебристую ткань живописи, которая получила название «верированной»)
Нет, хотелось бы только работать побыстрее. Каждая работа занимает у меня около месяца, а то и дольше. Но при этом, как только ты хочешь побыстрее, заключаешь как бы сделку с дьяволом: «Побыстрее для чего, чтобы продать?». Когда отслеживаю даже полунамеки на мысли, купят это или нет, понравится это или нет, нужно отставлять работу и браться за другую. Мой самый большой триггер – поймать себя на мысли, что я хочу понравиться.
Возвращаясь к вашей передвижной выставке «Всякие сказки» (прим. ред. – подробнее о выставке можно прочитать в материале RusDeutsch), которая в апреле завершилась в Эрарте, и уже в августе будет экспонироваться в Казани, а в сентябре-октябре в Сыктывкаре: можете ли выделить любимую работу?
Любимой работы, конечно, быть не может. Но позволю себе рассказать про работу моего мужа. Для меня это некий флагман всей выставки. На ней изображено золотое яйцо, которое лежит на столе, а под ним – ночная спящая деревня. Это некая аллегория нашей страны, которая начинает пробуждаться.
Иван Корушнов «Ряба. Начало», 2022
В этом вопросе я очень верю своей бабушке, которой 97 лет. Она педагог, дирижёр-хоровик, закончила в своё время консерваторию. Журналисты как-то приезжали и спросили ее: «Как вы жили при Сталине?». На что она ответила: «Я не жила при Сталине, я жила при консерватории». И теперь она признается, что так легко и интересно жить сейчас, что она влюблена в сегодняшнее время.
Вообще в нашей выставке «Всякие сказки» нет никакой насмешки над этим жанром. Наоборот, всё пропитано большой любовью, ведь сказка - это важнейший фундамент любого человека. Ирония, конечно, присутствует, но это не сарказм. Любви больше.
Ваша картина «Остановка» в 2023 году завоевала третье место по результатам зрительского голосования в рамках «Премии Эрарта 2023» в области современного искусства. При первом взгляде на нее на нас веет одиночеством и тоской. Но чем больше вглядываюсь, тем больше ощущаю ностальгические ноты и даже отчего-то тепло. Про что эта картина для вас?
Анастасия Руф «Остановка», 2020
Мы с мужем приехали в деревню его детства в нулевые, когда там всё активно умирало. Сейчас же всё потихоньку возрождается, и в деревню начинают приезжать молодые люди, заводят новое хозяйство.
А тогда во времена разрухи мы гуляли по деревне, и я увидела странную картину: в 18 часов на автобусную остановку стали стягиваться красиво одетые женщины. Стало интересно, куда они все поедут. Оказалось, что никуда. Приехал автобус, вышло человека 3-4, и все эти нарядные женщины после того, как автобус уехал, тоже ушли. То есть откуда-то с «большой земли» приехал автобус, он не привез никаких новостей и гостинцев, но создал будто некое движение в этом месте.
То есть можно сказать, что «Остановка» про ожидание, но чего-то светлого?
В случае с женщиной на картине это все-таки щемящее чувство. Она дошла до этой одинокой остановки, хотя тропинок вокруг нет, просто чтобы посидеть там и ощутить ее, словно некую цивилизацию. Такая вот бесконечная Россия в туманах. Женщина не перестает ждать. А автобус в ее ожиданиях – символ возрождения пульса прежней жизни. Что ж, получается, она дождалась, деревня-то потихоньку возрождается (улыбается).
Вы уже делились с нашей редакцией в прошлом интервью, какие немецкие черты характера вам свойственны. А соблюдаете ли вы в семье какие-то традиции, связанные с немецкими праздниками?
В этом плане мы в семье все-таки русофилы. Знаем, конечно, о немецких традициях и обязательно поздравляем всех друзей и родственников, которые придерживаются их. Но даже ощущение сопричастности через поздравления очень ценно.
Мне раньше хотелось уехать в Германию и сократить фамилию до Руф. Но потом поняла, что очень крепко привязана своей корневой системой к России. Столько всего, что еще здесь неизведанно и не распаковано душой, столько всего можно и нужно сказать именно в России, что жизни не хватит это все создать и высказать.
При этом я ощущаю очень сильную связь со вторым дедом Леопольдом, который был чистокровным немцем. Я очень лелею внутри себя эту частицу немецкого, потому что благодаря ей в моей жизни есть порядок и умение всё организовывать. Эта упорядоченность – то, чего не хватает разгульной русской душе. И это не избитое клише, я действительно ощущаю это. Помните, как герой Леонова в «Обыкновенном чуде» говорил: «А сейчас во мне двоюродный дядя проснулся».
29 ноября в Эрарте откроется ваша следующая выставка «Подняться, но не улететь». Можете рассказать про такое необычное название, какой смысл за ним стоит?
Мне нравится, что в этом проекте есть возможность посмотреть на каждую работу под разным углом. Как и на название: для одного оно будет про то, чтобы подняться над собой, своими страхами, комплексами, проблемами, но при этом не улететь слишком высоко. А для кого-то – про то, чтобы подняться над ситуацией и при этом не «свалить» сразу, а посмотреть осмысленно и изменить что-то вокруг. Но главное в названии всё равно слово «подняться».
А еще ловлю себя на мысли, что идеи моих работ не перетекают одна из другой. Мне очень нравится работать с черным и белым, а по тематике полотна разные. Каждую картину может восприниматься как законченное высказывание. Я не люблю создавать сиквелы и приквелы.
Важно вовремя поставить точку в каждой работе?
Нет, важно вовремя придумать новую идею. Но это, безусловно, страшнее, чем «ехать» на одной теме, которая уже имеет положительные отклики у публики и точно не подвергает художника риску быть непонятым. Новая идея, новая тема – это всегда риск и вызов самому себе. Сможешь ли придумать новое и сделать это так же интересно и ярко, как в предыдущий раз? Например, у картины «Боярыня Морозова» не может быть дополнений или продолжений. Она уникальна. В каждом новом произведении у художника главная задача – создать такое законченное и полное высказывание, которое может быть узнаваемым и существовать в истории искусств самостоятельно. Это и моя цель.