Сто лет на календаре жизни Вальтера Готгольдовича Кнауэра. Вряд ли мальчик, бравший уроки игры на скрипке у профессионального музыканта в живописном городе Евпатории, мог догадываться, какая суровая и удивительная судьба ему предначертана свыше.
Сын военного врача
Той скрипки давно уже нет, но в квартире Вальтера Готгольдовича есть другая, сделанная его руками из сосны и бука: свободного времени с избытком, почему бы не сотворить то, что просит душа. Высокий худощавый пожилой человек с удивительно теплым взглядом берет в руки инструмент и, приободряясь, расправив сутуловатые плечи, спрашивает: «А может, вам сыграть?». Мое желание услышать звучание необычной скрипки для хозяина – в радость. Звучит известная мелодия немецкой польки, вдохнувшей национальный колорит в небольшую квартирку на проспекте Коммунистическом.
Родившись в 1916 году в эстонском городе Юрьеве (ныне Тарту) в семье лекаря, призванного после окончания Юрьевского университета в качестве военного хирурга и начальника санитарного эвакопоезда на Первую мировую войну, а затем и Гражданскую, двухлетний Вальтер оказался в Крыму. Здесь, в Евпатории, где учительствовал дед, прошло его детство. Отец работал главным врачом санатория, мама вела хозяйство и обучала музыке ребятишек: она великолепно играла на фортепиано, неплохо рисовала.
Рядом с домом находился драматический театр. Неудивительно, что Вальтер был не только его завсегдатаем, но и знал многих артистов, поэтов, выдающихся современников, которые приезжали в курортный город отдохнуть и снимали комнату в доме Кнауэров. Вальтеру даже посчастливилось слышать стихи В. Маяковского в исполнении автора во время творческой встречи в школе. Светлые воспоминания детства, вы так далеки...
Умирая в 1927 году, дед сказал: «Слава Богу, в стране жизнь налаживается, ухожу со спокойной душой». Но судьба страны складывалась по другому, кровавому сценарию.
После окончания школы в 1935 году Вальтер уехал в Брянск и поступил в механико-машино-строительный институт. Больше всего на свете ему хотелось стать инженером, создавать своими руками умные механизмы и машины. Не оставляли равнодушным и заслуги деда по материнской линии, признанного мастерового, механика высокого класса. Специалисты пользовались сделанными им хирургическими инструментами, микроскопами, биноклями, другими приборами, которых так не хватало в стране.
«Два года пролетели незаметно. Летом, после сдачи сессии я приехал домой и получил известие, от которого не оправился всю дальнейшую жизнь. Мне дали почитать копию предсмертного письма отца, сделанную с „оригинала“. Отец написал на внутренней стороне рубашки карандашом, странно, но рубашку выдали из тюрьмы для стирки. В письме отец сообщал, как их содержат. Арестантов пытали так, что никто не мог выдержать. После физических издевательств, все признавались в несуществующих преступлениях и подписывались под признательными показаниями».
Как сына «врага народа» Вальтера исключили из института, комсомола, отказали в проживании в общежитии. Что это значило в то время, сегодня трудно представить. Нередко дети невинно осужденных родителей сводили счеты с жизнью, не выдержав унижения, не сумев устроиться в жизни.
Вальтер обошел все предприятия, где требовались рабочие, но везде получил отказ. Последние деньги закончились. И тогда он решился на отчаянный шаг: пошел на прием к первому секретарю горкома партии. С трудом на третий день он попал в кабинет. Рассказал все без утайки. Еще довольно молодой человек выслушал и велел прийти на следующий день, на завод «Красный профинтерн». «Да я уже там был, не взяли», – возразил было Вальтер, но секретарь только махнул рукой. С утра паренек все же отправился на завод, где произошло чудо: его приняли слесарем.
Испытание трудармией
Мой собеседник как-то неожиданно «потерялся» в тех воспоминаниях, словно наяву увидел себя молодым, изгнанным отовсюду и изо всех сил стремящимся удержаться в этом пресыщенном злобой мире.
«Ну, так вот, – затянувшаяся пауза прервалась. – А как вы отнесетесь к моему предложению выпить кофе? У меня все готово, уж не побрезгуйте скромным угощением старика». За чашкой кофе разговор продолжился.
«Устоял с великим трудом: по какому-то непонятному везению взяли меня на завод „Красный профинтерн“, хотя таких, как я, не брали. В начале войны огромный промышленный комплекс с оборудованием и личным составом в 45 тысяч человек перебросили в Красноярск. Выгрузили станки, оборудование в чистом поле. Эвакуация завершилась в начале июля. Шла война, и мы работали всю зиму под открытым небом на нужды фронта».
Хотя рабочие завода были под бронью, в 1942 году Вальтера мобилизовали в трудовую армию. Сначала тяжелая изнуряющая работа в шахте в Осинниках (10-я капитальная).
«Позднее меня перевели в поселок Кабырза леспромхоза Горной Шории, на лесоповал. В моей памяти всплывают годы, проведенные в дремучей тайге. Трудармия – это трудовая повинность, обусловленная и узаконенная военным временем, с отрывом от семьи, с непосильной, ломовой работой, с угрозами наказания за непокорность или нарушение режима. Карточная система существовала условно, на карточку почти ничего не отоваривали, люди слабели. Теряли силы, шансы выжить были минимальные.
Национальный состав был довольно пестрым, но в основном работали немцы, иные лесоучастки были полностью укомплектованы немецкими переселенцами.
Однажды смешанный состав лесозаготовителей пополнила партия немецких подростков лет 15-16, худых, заморенных, завшивленных, оборванных. Где и по какому закону их набирали – никто не знал, если бы не поддержка старших, они бы не выжили. Немцы по своей природе оказались более жизнестойкими, чем другие нации. Например, казахи, угодившие в трудармию умирали десятками и сотнями. Рубить деревостой приходилось в крепкие сибирские морозы, вся одежда – ватные штаны да фуфайка на голое тело, на руках верхонки. Рабочий день начинался до рассвета в любую погоду. Надо было по сугробам проходить до участка пять-десять километров, по окончанию работы, затемно тем же путем возвращаться обратно.
Жили в казармах с двухъярусными нарами по 25–30 человек. За работу получали карточки на 600, 800 и 100 граммов хлеба в зависимости от характера работ – основных или вспомогательных. Какая разница в условиях лесоповала, дорожник ты или лесоруб? Все находились в тайге с утра до ночи, и каждому не хватало жалкой пайки. В столовой от баланды никакого приварка, одна горячая вода.
Произвол мастера был беспределен. Он мог поставить в такие условия, что ничего не заработаешь, будешь голодать пока не загнешься. Мастерами лесозаготовок и начальниками участков ставили кого-нибудь из местных жителей, бывших фронтовиков, вернувшихся инвалидами, или не подлежащих мобилизации по состоянию здоровья. Последние, из кожи вон лезли – старались выслужиться, боялись фронта, как огня.
Местное население поначалу было настроено против немцев крайне недоброжелательно. Ведь из каждой семьи кто-то ушел на войну. Многие не вернулись домой. На фронтах шла жестокая битва, и репрессированные немцы на себе ощущали отношение мирного населения как к захватчикам.
Теперь и сам удивляюсь, как мы выжили в лютую зиму 1942 года. Морозы доходили до минус 57 градусов. Снежный покров превышал два метра. Одеты были кое-как, обувь быстро сносилась, научились плести лапти, укутывали ноги в сухую траву.
Весной со вскрытием рек была попытка бегства. Десять человек стащили на берегу две лодки и решили сплавиться вниз по реке Мрассу до Сталинска. Ночью на берегу, во время сна их окружили вооруженные шорцы и сдали охране. Беглецов осудили на 8 лет лагерей. Как стало известно, освободились они сразу после войны по амнистии. А трудармейцы продолжали отбывать каторгу в леспромхозе, не известно за что.
Были расконвоированны эстонцы, финны, западные украинцы, а немцы оставались на спецучёте и составляли бесправную рабочую силу.
Гражданин немецкой национальности, сын „врага народа“ я был поставлен на спецучёт без сохранения гражданских прав, с подпиской об осуждении на 25 лет каторжных работ в случае ухода за пределы разрешенного района. В Красноярске к тому времени у меня осталась семья – жена, сын и дочь, с которыми я встретился только через восемь лет, получив возможность вызвать семью в Кабырзу. Сыну было уже десять лет, а дочери шел восьмой год.
После амнистии я разыскал свою мать в Казахстане. В письме написал, чтобы она приехала ко мне в Кабырзу, мама ответила, что комендатура не даст такого разрешения. Все же в последующих письмах я убедил ее, чтобы она все бросила и приезжала, хуже уже не будет. Ей было около 70 лет. И я надеялся, что ее оставят в покое. Так и случилось, она приехала и несколько лет прожила со мной в таежном поселке, похоронили ее на поселковом кладбище».
Душа обязана трудиться
В 1953 году, когда Вальтеру Готгольдовича Кнауэру выдали паспорт, жизнь стала образовываться. Вальтера Готгольдовича назначили начальником стройчасти, затем четверть века он проработал начальником Мариинского треста по заготовке леса. Нужно было содержать семью, в которой к тому времени уже воспитывалось пятеро детей. После смерти жены в 1990 году Вальтер Кнауэр перебрался в Междуреченск, где живут сын и дочь.
Обучал школьников резьбе по дереву, это ремесло он освоил самостоятельно уже на пенсии. В его квартире десятки резных шкатулок, декоративных украшений, статуэток из дерева. Все это с душевной щедростью раздаривается родственникам, друзьям, знакомым. В стайке, так называет небольшое помещение среди гаражей Вальтер Готгольдович, где пилит, строгает, режет, точит – все самое необходимое для работы по дереву. Большинство используемых инструментов он сделал сам. Почти вся мебель в квартире – столы, шкафы, кресла, табуреты – собственного производства.
«Не пойму я тех, кто работает день и ночь, а остановиться, оглянуться на свою жизнь, найти занятие по душе, поговорить с людьми, которые окружают, некогда: то мебель надо заменить, то евроремонт сделать, то машину поновее купить, – удивляется Вальтер Готгольдович. – И все на бегу, а бесценные годы мимо проходят, вспомнить нечего. Поверьте, это не главное. Я три раза все терял и начинал с нуля».
В 60-е годы поехал Вальтер Кнауэр в Евпаторию, ноги сами привели его к дому, принадлежавшему родителям, где прошли детство и юность. Конечно, там жили незнакомые люди. Вошел во двор, дотронулся до абрикосового дерева, которое посадили вместе с отцом, не удержался, попробовал шероховатый плод. За спиной услышал: «А кто это тут у нас хозяйничает?» Повернулся, произнес неторопливо: «Я тот, кто это дерево посадил». Поговорил с новыми хозяевами, зашел в родной дом. Чувства нахлынули, воспоминания. Попрощавшись, примчался в горисполком. Представился, предоставил документы, в том числе и на дом. Сказали ему, что свободного жилья в городе нет, а его дом заселен. Домой вернулся, приняв все, как есть, отдохнув несколько дней у моря, по-прежнему ласкового, вечного.
Мгновение вечности
Есть у этого пожилого человека несколько заветных тетрадок, в которых заключены его поэтические искания, раздумья о себе, друзьях, нынешнем поколении, городе, ставшем последней пристанью. Увлечение поэтическим творчеством помогает преодолеть одиночество, одаривает самобытного поэта бесценной возможностью общаться с членами клуба «Литератор». Тут у него новые друзья, единомышленники. Десять лет назад вышел сборник стихов. Тираж невелик, но все же и он позволил горожанам познакомиться с творчеством Вальтера Готгольдовича.
Стихи, работа скрашивают будни, раскрывают душевную красоту этого повидавшего многое на жизненном пути человека. Вот всего несколько строк, но в них – образ поведения, внутренние устои одного из ярких представителей старшего поколения:
И вроде возраст уж не тот,
Не надо бы вовсю трудиться,
Так нет, не обрету покой,
Душа по-прежнему зудится.
И целый день, как домовой,
Точу, пилю, опять строгаю,
Как будто бы на век второй
Чего-то впрок я запасаю.
В стихах зримо видится трепетное отношение автора к каждому мгновению жизни. Да и жизнь наша не что иное, как мгновение вечности:
Всё. Миг прожит.
Он промелькнул счастливым откровеньем.
Но всё ещё душа дрожит,
Согретая движеньем.